Site icon Companion UA

«Мир ловил меня, но ему это так и не удалось»

Тарас Волиненко

Роман Виктюк вот уже 40 лет играет в театральном мире по своим правилам. Но правила эти подсказала ему сама жизнь. А она у Романа Григорьевича была нелегкой. Тридцать лет работал в системе советского театра, умудряясь говорить в своих спектаклях о том, о чем говорить было запрещено.

Идти против запретов – это в нем было всегда. В детстве он пытался летать – привязывал к рукам два веника и прыгал с дерева. И не верил, что летать никогда не сможет. Позже, когда понял, что единственное место, где можно испытать чувство полета, – это театр, выбрал для себя единственно возможный путь – честно говорить о любви во всех ее проявлениях. Исповедуемая им театральная бисексуальность – те же два веника из детства. Его называют самым сексуальным режиссером, а он возражает: «Любовь и секс – две разные ипостаси. Сексом искусство заниматься не должно. Сегодня нет проблемы секса – он доступен и безопасен. Сегодня есть проблема любви. Вернее, отсутствия потребности в ней, когда человеку никто не нужен, и он нужен только сам себе. Это страшно». Поэтому актеры у него на сцене умирают от «недолюбленности», а зрители приходят на его спектакли восполнить эту самую «недолюбленность» в их реальной жизни. Публика в финале аплодирует даже не актерам, а себе – за то, что в ней еще есть потребность в любви.

Театр исцеляет – это то, к чему Виктюк стремится. Для него главное – создать энергетический взаимообмен между сценой и залом. И эму это удается благодаря все тем же правилам. Ведь для него основное в том, что собственная этика выше общепринятой морали. И в этом весь Виктюк! Хорошо по Виктюку – это изучать себя, любить себя, верить себе и своей интуиции, позволять себе реализовываться безгранично, не стесняя себя никакими внешними рамками, то есть быть самим собой. Казалось бы, как все просто – всего лишь быть самим собой. Но чтобы этому правилу следовать, нужно было суметь выжить в нелегкие времена гонений.

Он ставил спектакли без купюр, строго придерживаясь авторского текста, т. е. эзоповым языком он не пользовался – называл вещи своими именами. Ставил запрещенных авторов – Вампилова, Рощина, Зорина, Петрушевскую. Работал во Львовском ТЮЗе – был уволен. Работал главным режиссером в Калининском театре – был уволен. После чего решил, что надо ехать в Вильнюс: «Я узнал телефоны и фамилии начальников управления театрами СССР, позвонил в Вильнюс от имени начальника управления и сказал, что есть очень талантливый режиссер Виктюк, который поднимет вильнюсскую театральную культуру. В обкоме сидел человек, боявшийся власти, наверное, больше, чем я. Он ответил: «Конечно, мы его примем». Так я оказался в Вильнюсе главным режиссером и 5 лет был там счастлив».

Это была первая легенда о себе, сочиненная будущим гениальным мифотворцем. Хотя сейчас многие мифы возникают и без его участия. «И если идут для пользы дела, я от них не отказываюсь, – говорит Виктюк. – В Израиле, например, после спектакля «Давай займемся сексом» по пьесе их известного деятеля Красногорова, говорят, что «я – их человек». Хорошо. Итальянцы, узнав, что я поставил более 150 спектаклей, считают меня миллионером, удивляются, почему я хожу пешком, и спрашивают, где моя машина. Ну и пусть считают. А я в метро как ездил, так и езжу. Так быстрее».

Он, зная необразованность коммунистов, курирующих культуру, часто шел на прямое надувательство властей, делая такое, за что по тем временам могли и посадить. Во времена, когда из страны выслали Солженицына и шел процесс над Синявским и Даниэлем, он поставил в Ленинграде «Льстец» Гольдони. Всех убедил, что нашел дневники Гольдони. А в спектакле актеры читали запрещенную речь Солженицына на вручении Нобелевской премии. Так постоянно и ходил по лезвию ножа. И неизвестно, чем бы все закончилось, если бы не перестройка. Виктюк поставил «Служанок» в «Сатириконе», завоевав репутацию самого модного режиссера России. Потом с успехом провез этот спектакль по 34 странам мира и получил контракт на постановки на Бродвее («Рогатка», «Месяц в деревне»). А в 1990 г. открыл Театр Романа Виктюка.

Но в Москве, даже имея стационарное здание для театра, он редкий гость. «Окопная тактика» выработала определенный стиль жизни: быть легким на подъем, нигде надолго не оседать. Теперь он ставит в разных городах и странах по 6-7 премьер в год. Его любимая цитата – высказывание украинского философа Сковороды: «Мир ловил меня, но ему это так и не удалось».

Роман Виктюк: Начиная свой рассказ, хочу процитировать своего любимого драматурга Теннесси Уильямса: «Делайте из парадоксов моей жизни что хотите, но я честно попытался придать им смысл».

Жизнь предопределена, но все в твоих руках

У меня в детстве было прозвище Ромка-гений. Чтобы оправдать его, я должен был быть первым, т. е., как модно сейчас говорить, лидером. Во всем. Индивидуализм во мне был страшный. Я вовремя понял, что театр – это мир воображения, фантазии, и человек, который в этот мир вошел, может все. Все, что я видел в театре, адаптировал у себя дома. Я мог быть и Германом, и Лизой. Для меня с тех пор не существует никаких барьеров.

То, что я буду заниматься театром, знал с детства. Просто тогда не мог это желание определить одним словом «режиссура». Моей маме цыганка нагадала, что я буду дирижером. Очень близко к режиссуре. У цыганки, наверное, тоже были сложности с определениями. Мама тогда рассказывала, что, когда была беременна мною, часто ходила в театр. И что я очень просился на свет божий, когда она слушала увертюру к «Травиате» Верди. Я до сих пор на ней помешан. И первое, что я увидел в театре, когда еще жил во Львове, была «Травиата» – история женщины, которая во имя благополучия другого человека отказывается от любви. Наверное, это и предопределило мое творчество. «Царская охота», «Уроки музыки», «Татуированная роза», «Служанки», «Федра», «Наш Декамерон», «Лолита». Все спектакли – о любви.

Я уверен, что жизнь человека предопределена. Но только от человека зависит, сумеет ли он разгадать свой небесный шифр. И чем точнее он его расшифрует, чем больше угадает из запрограммированного, тем точнее проживет свою судьбу. Меня, конечно же, что-то вело по жизни, и у меня не было сомнений в правильности своего пути. Первый безумный поступок я совершил сразу после школы, когда из Западной Украины поехал в Москву в ГИТИС. Меня провожали, как в последний путь – никто не верил, что я оттуда вернусь живым и невредимым. И для этого были причины – мои родственники сосланы в Сибирь, мамин брат 17 лет отпахал на лесоповале. Но родные знали, какой я упертый: если решил учиться в театральном институте, то своего добьюсь. Так что я поступил в ГИТИС на актерское отделение и еще попросился в дирижерский класс. Уже тогда был уверен, что без азов дирижерского искусства профессия режиссера будет неполной. Занимался по ночам и на четвертом курсе уже играл Рахманинова. До сих пор часто сам решаю музыкальное оформление своих спектаклей. Горжусь своей коллекцией музыкальных компакт-дисков – это первое, что я покупаю за границей.

Только веря в себя, ты сможешь убедить остальных

Я никогда ничего не боялся. Мало того, советую всегда пытаться перепрыгнуть «через пропасть», даже если это кажется невозможным. Но для этого надо уметь убеждать окружающих. И я должен уметь убеждать так, чтобы они поверили, что если, например, я этот спектакль не поставлю, то умру. Такой случай у меня был со спектаклем «Рогатка». Эту пьесу Николай Коляда написал на начальном этапе перестройки, как раз в то время, когда некая дама по телемосту Москва-Нью-Йорк поведала миру, что «у нас секса нет!». А Коляда написал пьесу как раз о том, что секс у нас есть. Пьесу о любви молодого парня-инвалида и 18-летнего мальчишки. И кто-то по поручению автора принес эту пьесу вечером в театр, как раз накануне моего отъезда в Америку, где я должен был ставить Тургенева. Я сказал себе: «Прочитаю две страницы…». И читал, не останавливаясь, до утра. В пять утра позвонил Коляде в Свердловск: «Не знаю, каким образом, но я уговорю продюсеров в Лос-Анджелесе и Сан-Диего, что буду ставить это, а не Тургенева. Мне нужно только ваше согласие». Он говорит: «Это сон, я не верю»… Риск был сумасшедший. Я не знал, как это примут, как меня поймут.

Когда прилетел в Америку, посадил перед собой продюсеров, взял двух девочек-переводчиц и потребовал от них, чтобы они переводили с тем же «градусом», с каким я читаю. Американцы решили, что к ним прилетел сумасшедший. Они действительно испугались, что если я это не поставлю, то и вправду умру. Сначала осторожно сказали: «Нам надо час подумать», а через 10 минут возвратились со словами: «Ставьте».

Но оставался еще контроль нашего Министерства культуры и некоторых других органов, которые за мной присматривали. И тут уже пришлось пойти на хитрость. Я попросил для всех исполнителей сшить красивые костюмы, длинные платья, шлейфы, шляпки. Когда приехали проверяющие из Москвы, на основную часть спектакля их забрали в ресторан, а в театр привезли только к финалу. Актеры кружились на сцене в никому не нужном вальсе, шлейфы развевались, и комиссия сказала: «Как оптимистично звучит в Америке Тургенев». После этого «Нью-Йорк таймс» писала, что Виктюк совершил революцию, подобно Ленину в семнадцатом году. Я бы о себе не стал так громко отзываться, но, может быть, какой-то камешек из стены тупости и абсурда я вынул. После Америки я поставил «Рогатку» в Риме, а потом в Москве, где дикими аншлагами встретили необычный дуэт Дмитрия Бозина и Сергея Маковецкого, «звездный» путь которого начался с этого спектакля.

Тот, кто решил никогда ничего не просить, должен быть готов к тому, что за свободу придется платить

Я эту историю рассказал к тому, что не один раз поступал так, как считал нужным. Возможно, при этом я казался кому-то хулиганом, диссидентом или сумасшедшим. Но дело ведь не в этом. Я создавал себе праздник и убеждал в этом окружающих. Потому что театр для меня – праздник, и репетиции – тоже праздник. А быть режиссером в моем понимании – значит быть свободным, быть самим собой. Как кто-то мудро заметил: если ты не можешь быть собой, какой смысл быть вообще? Я полностью согласен с этим.

Конечно, за свободу нужно платить, как и за все в этой жизни. Чтобы не попасться на различные приманки, нужно было иметь мужество – многое теряешь. Иногда было адски трудно удержаться от соблазнов. Я жил в общежитиях, коммуналках, не имел никаких льгот, званий, орденов. Но я от этого не страдал. Надо определить, что тебе важнее. Нам, например, предлагали играть «Служанок» полгода каждый день на Бродвее – это бешеные деньги. Мы отказались. Зато объездили с этим спектаклем 34 страны мира. Это важнее.

Чтобы побеждать врага, нужно отбросить все рациональное и сосредоточиться на иррациональном

Совсем не так просто – не бояться. Но я с опытом выработал для себя схему. Она состоит в том, что в начале мой боевой ритм должен совпасть с ритмом космоса. Потом ритм моего сердца должен попасть в ритм сердца моего противника. И когда эти ритмы совпадут, противник сделает те ходы, которые мне нужны и мной запрограммированы. Но для этого моя энергетика должна быть настолько сильнее, чем его, чтобы он полностью подчинился мне. Это возможно, только если вы способны отключить все то, что принесла цивилизация, прогресс. Оставить только то, что приходит к нам из вечности – наитие, веру, интуицию. У меня это не раз получалось. Но даже не знаю, можно ли этому научить. Хотя пытаться всегда надо.

Если защищаешься, используй «окопную тактику»

Во времена существования тоталитарной системы надо было защищаться. Единственным способом остаться честным перед самим собой и продолжать ставить то, что я хочу, для меня стала «окопная тактика». Только я чувствовал, что должен «грянуть выстрел», сразу перепрыгивал в другой «окоп» – то есть в другой театр, где меня уже ждали. И отказывался, если уговаривали остаться работать в каком-нибудь театре надолго. Иначе я не выжил бы, меня поймали бы и уничтожили. А так у преследующих меня не хватало ума бежать не за мной, а впереди, чтобы перекрыть дорогу.

Лишь при такой тактике можно было жить совершенно спокойно со своим внутренним миром и знать, кто сидит рядом. А рядом «в окопах» были удивительные люди: Доронина, Неелова, Калягин, Терехова, Максакова. Мы ни с кем не воевали, это была не партизанская война, а способ выживания. Это позволяло жить без фальши по отношению к самому себе. Я думаю, без этого ощущения ничего в жизни не может получиться.

Я был счастлив, что в этих окопах жили родные по духу, близкие мне люди. В каждом театре всеми силами пытался создать кружок единомышленников. Помню, мне удалось сколотить команду замечательных актеров: Пастухов, Терехова, Калягин… Очень хотелось, чтобы у меня играл Высоцкий. И хотя считалось, что Высоцкий народу не нужен, мне все-таки удалось использовать песни Высоцкого в спектакле по пьесе Рощина «Муж и жена снимут комнату» во МХАТе. А упоминание в афише академического театра дало право Высоцкому выступать с авторскими концертами по стране. Так что «окопная тактика» не мешала бороться за родственные души.

Собери вокруг себя «посвященных», которые ощущают, что сейчас необходимо людям

Считаю, что в каждом человеке есть четыре ипостаси: я и окружающее пространство, я и мои друзья, я с самим собой и, наконец, одинокая душа и Бог. Для меня самая главная – четвертая ипостась. Тем, кого Бог отметил поцелуем, он дал возможность продолжать жить дальше через спасительную силу творчества. Я должен был найти тех, кто прошел тот же путь, что и я. Которые тоже хотят прикоснуться к тайне.

Свой театр я начал с того, что искал такие «родственные души», которые ощущают то, что сейчас необходимо людям и времени. Мне удалось собрать этих посвященных из Киева, Москвы, Львова. Ведь только такой союз талантов и умов, соединенных в идеальной гармонии во имя достижения общей цели, наделяет каждого участника высочайшим вдохновением, перерастающим в истинную веру. Поэтому в моем театре нет того, что происходит в других театрах: интриг, злословия, клеветы, алкоголизма. Мы – театр-семья, которая каждый день собирается к завтраку. Каждый из семьи к этому завтраку приносит свой запас нежности. Артисты – мои дети. Сукины дети, но дети. Я их всех люблю. И всегда говорю и своим артистам, и своим ученикам: оставайтесь детьми в душе. Я вообще считаю, что если творческий человек теряет детское ощущение первородности восприятия жизни, его творчество заканчивается. Уверен, что реализация всех мечтаний, которые были в твоем замечательном детстве, – основа на всю жизнь. Поэтому мне всегда хочется, чтобы детство продолжалось и никуда не исчезало. Хотя бы в театре.

Чтобы к тебе пришли «звезды», одних денег мало

У моего театра нет постоянного спонсора и никогда не будет, потому что мы никогда на это не пойдем. Хотя уже не мы ищем деньги, они сами нас ищут. Но если хочешь быть свободным, лучше не продаваться. Театр сам прилично зарабатывает на гастролях. Мы за границей бываем 6 месяцев в году: в США, Канаде, Израиле, Европе. И везде с аншлагами. Мне удалось объединить государственный театр и частный, убедить в этом и Министерство культуры, и налоговиков. Мои артисты получают зарплату не раз в месяц, а за каждый спектакль отдельно. И столько, сколько в других театрах не получают за полгода. Поэтому я могу заплатить звезде мирового уровня, такой как Наташа Макарова или Лена Образцова, приличный гонорар, к которому они привыкли.

Хотя, когда меня обвиняют, что я заманиваю звезд большими гонорарами, отвечаю: никого не маню. Лена Образцова, когда я пригласил ее на главную роль в спектакль «Примадонна», даже не спросила о гонораре. Она сама «манулась». Только узнала, когда первая репетиция. Она, как бабочка, увидела свет, полетела на этот свет. Есть бабочки, которые не обжигаются, а становятся частью этого света. Вот Лена – из таких. Она – наша. А другие у нас не приживаются. С людьми, которые поклоняются только доллару, я расстаюсь без сожаления. У меня на них даже злости нет. Меркантильность убивает прежде всего талант. Мои актеры должны быть честны, не замутнены ни карьерой, ни деньгами, ни завистью. Иначе я не смогу с ними репетировать. Поэтому я им за каждый спектакль плачу 300-500 долларов, чтобы их чувства были свободны. Конъюнктуры быть не может. Небо сразу «перекроет кислород». И зритель моментально почувствует фальшь.

Мне это очень нелегко дается, ведь я и режиссер, и директор. Но считаю, что в театре должен быть один лидер, иначе ничего не выйдет. Мои актеры называют меня Папой. Я знаю, сколько денег с каких гастролей мы привезем. Гастрольный график у нас очень жесткий и расписан на год вперед. У нас невероятная дисциплина. И постоянный жесткий тренаж. Даже на гастролях актеры с четырех утра уже на площадке. И ни в чем не будет компромисса. Халтурить невозможно, они это знают. Тут все просто: не будет аншлагов – не будет денег. Мы очень много работаем и много зарабатываем. Поэтому можем позволить себе дорогие проекты. «Мадам Баттерфляй» стоила 150 тысяч долларов, «Служанки» – 100 тысяч. Но если проект очень дорогой и нам не хватит наших денег, чтобы его поставить в Москве, у нас всегда есть запасной аэродром – мы ставим его на Западе и все расходы берет на себя принимающая сторона. Теперь мы это заслужили. А потом везем спектакль в Москву.

Неуспокоенность двигает вперед

Неуспокоенность – главное качество лидера. Оно все сметает на моем пути. Утром я себе говорю: все, буду жить, как нормальный человек. Бесполезно! Я снова занимаюсь самопоеданием, на меня накатывает волна вечной неудовлетворенности. Но я считаю: это замечательное состояние души, постоянно двигающее тебя вперед.

Я продолжаю кочевать из театра в театр, из города в город, из страны в страну и ставить по 5-6 спектаклей в год. В прошлом сезоне в Краснодаре выпустил оперу Чайковского «Иоланта» – мой первый опыт в этом жанре. Недавно закончил в Новой опере репетировать «Искатели жемчуга» Бизе. И еще – спектакль о Рудольфе Нуриеве, который я пообещал ему поставить много лет назад. В последний раз мы встречались во Флоренции, он уже был очень болен, шутил мрачно по этому поводу: «Неизвестно, кто кого победит: татарин СПИД или СПИД татарина». Тогда я сказал, что обязательно должен сочинить о нем спектакль. Он на меня посмотрел и очень кротко ответил: «Да, да». А был он человеком очень жестким, циничным, который все время защищался. Что было в таком его ответе, я могу только догадываться. И вот прошло 10 лет, и все свершилось. Скоро повезем спектакль в Америку.

Чем больше на себя берешь, тем больше успеваешь

Меня часто спрашивают: зачем вам все это нужно – делать десять проектов одновременно? Но по-другому и быть не может. Я каждый божий день читаю по одной пьесе. Наверху лежит пьеса вашей киевлянки Врублевской об отношениях Марины Цветаевой и поэтессы Софьи Парнок. Есть уже артистки, которые могут сыграть два этих персонажа. Сестру Цветаевой я знал и постоянно доставал разными вопросами о Марине. Она стучала своей палкой, но архивы, письма не открывала – был запрет до 2000 года. Говорила: «Все будет, когда наступит этот день». Вот он и наступил. Архивы открыли, и очень много нового можно поднять.

Одновременно хочу ставить пьесу Лады Лузиной. Но люди, обещавшие финансировать проект из Киева, куда-то пропали, и все повисло в воздухе. Думаю, этим летом сами найдем деньги в Москве и поставим. Репетируем «Венеру в мехах» с Еленой Образцовой. У меня, помимо театральных проектов, еще своя передача на телевидении «Поэтический театр Романа Виктюка». Недавно делали программы об Алле Демидовой, Елене Камбуровой. Они замечательно раскрылись. Плюс я еще выпустил 9 студентов-режиссеров – это 9 частиц моего сердца. Планирую набрать еще курс в ГИТИСе – уже будут и режиссеры, и актеры. У нас при театре создана режиссерская лаборатория, все они получат там работу. И уже весной должен выпустить «Цыганского барона» в Краснодаре. Все заготовки будут делать мои студенты – заниматься мюзиклами, готовить для меня сцену, хореографию. Я «создаю» их для себя.

Мне ужасно интересно с моими студентами. Они свободнее, образованнее, чем были мы. Мы тогда были настолько оторваны от мирового процесса. Например, весь Серебряный век прошел мимо нас. Я уже не говорю, что все западные открытия тоже прошли мимо нас. Поэтому сразу в начале перестройки я наверстывал это. Мне тогда было четко ясно, что надо ставить. Звонит мне Галя Волчек: «Скажи мне через месяц, что ты хочешь ставить». Я ей: «Я и сейчас скажу – «Мелкий бес» Сологуба». Так же тогда было с Эфросом. Я ему сказал: «Давай будем ставить «Федру» Цветаевой». Он ответил, что не знает материала. Я ему рассказал: это будут письма Марины, которые и сейчас еще не все опубликованы. Тогда мне было очевидно и понятно, что к этому надо вернуться. Вот сейчас гораздо сложнее совпасть с нынешним временем и с этими молодыми людьми. Кажется, совершенно невозможно за ними успеть. А я хочу успеть. Во всяком случае, к этому надо стремиться.

Каждый раз начинай все, как будто впервые

Мне очень сложно дать ответ на вопрос о причине успешности моих спектаклей. В какой-то передаче Марк Захаров об этом целый час меня расспрашивал. Я сказал тогда: «Если бы я знал эту тайну, все бы исчезло моментально. Потому что мне тогда надо было бы думать об успехе, что-то просчитывать, придумывать, и я перестал бы думать о полете души». Единственное, что я знаю точно, это то, что каждый новый спектакль надо делать по-новому: с новой хореографией, новым подходом к оформлению. Когда мы начинаем репетировать, я всегда говорю одно и то же: «Нам 19 лет. Мне и вам. Мы ничего не умеем, ничего не знаем. Все начинаем сначала». Есть у нас 10 спектаклей, которые прочно держатся в репертуаре, и каждый из них ни на что не похож и сделан совершенно по-иному. И это тоже играет на успех.

Кроме того, в спектаклях для меня важно существование своеобразного музыкального купола, объединяющего зрителей и артистов, потому что в музыке есть та нежность душ, которая заставляет зрительный зал и актерские поля светиться. Тогда спектакль имеет смысл. Тогда спектакль – это молитва и спасение. А поскольку я осознанно для себя выбрал творческий путь, посвященный любви во всех ее проявлениях, то и каждый мой спектакль кричит: я люблю тебя! Но чтобы добиться энергетики, необходимо, чтобы каждый актер мог проникать в психофизику женщины, а любая актриса – в психофизику мужчины. Я это называю «нырнуть в бездну» и запомнить, что из этой тайны ты принесешь на сцену. Потому что главное – добиться эротического энергообмена между сценой и залом. Тогда зрители попадают под колдовское, магическое влияние спектакля. Но я пессимист и знаю, что наш век – плебейский. Поэтому и зритель мой – это эмоциональное меньшинство, способное на сопереживание. Только открытого человека можно полюбить. Поэтому мои спектакли не для всех – только для избранных. Люди с такой энергетикой и дарят нам свои сумасшедшие аплодисменты после каждого спектакля.

Народный артист России украинского происхождения

Роман Виктюк, режиссер, народный артист России. Родился во Львове в 1936 году. В 1956 г. окончил Государственный институт театрального искусства (ГИТИС) в Москве.

Работал режиссером в Львовском и Киевском ТЮЗах, в театрах Калинина, Киева, Вильнюса, Москвы. Поставил более 150 спектаклей, в том числе – в театрах Швеции, Италии, Финляндии, США, Греции, Израиля, Югославии. А в 1990 году в Москве создал Театр Романа Виктюка.

Открыл таких звезд, как Сергей Маковецкий, Ефим Шифрин, Дмитрий Бозин. Раскрыл драматический дар Елены Образцовой.

Единственный из режиссеров иностранного происхождения был награжден международной премией Института итальянской драмы за лучшее воплощение современной драматургии (1997 г.). Обладатель театральной премии Maratea Центра европейской драматургии (1991 г.). Награжден премией «Киевская пектораль» и премией СТД Украины «Триумф».

Ведет авторскую программу «Поэтический театр Романа Виктюка» на канале ТВЦ. Преподает в ГИТИСе. Живет в Москве в бывшей квартире сына Сталина Василия Сталина.
Exit mobile version