Чтобы в одиночку добиться феноменального всемирного успеха, «надо обладать особым музыкальным мышлением, которое дарит мне космические откровения», — думает Юрий Башмет.
Он рано определился с целью жизни и написал в школьном сочинении: «Музыка — мое увлечение. Мой идеал — великий музыкант-исполнитель. Все мои стремления связаны с моим идеалом».
Мама хотела видеть сына гением и сделала для этого все. Потом профессор Московской консерватории Ю. Башмет скажет: «Фундамент всей нашей скрипичной школы — это мамы, которые ставят себе цель не только родить и накормить, но и подарить миру гения».
Полет в классику
Сначала он был заядлым битломаном, играл в собственной группе на гитаре. Но в пятнадцать лет, когда победил на конкурсе скрипачей в Киеве, сделал выбор в пользу классической музыки. Потому что вовремя понял: в классике можно импровизировать не меньше. И даже больше — несмотря на то, что все ноты выписаны: «Чтобы импровизировать, нужна та «полетность», при которой человек себя чувствует действительно свободно, не боясь рискнуть и нарушить правила».
Потом Башмет заключил деловой паритет с альтом, влюбившись в звучание инструмента: «Если преодолеть все его сложности и заключить с ним «союзный договор», то с альтом происходит метаморфоза, как с Золушкой. Он становится инструментом-аристократом!». Но основным в решении поднять альт на невероятную высоту было осознание того, что для гениальных исполнителей не имеет особого значения, на каком инструменте они играют. Потому что «работают» другие категории: тип художественного мышления, построение фразы… Иными словами, важна идея, а сам тембр звука появляется уже в гармонии со всем вышеперечисленным и вторичен по отношению к идее.
Полет к гениям
В Московской консерватории Башмет вгрызался в музыку и боролся со своим комплексом провинциала эксклюзивным методом: просто и прямо, на равных подходил и заводил разговор с великими московскими музыкантами. Так познакомился с Ойстрахом, Коганом, Ростроповичем, Рихтером. Говорит, ему очень везло на людей. Но дело в том, что «эти люди» угадывали в нем феноменально одаренного будущего музыканта. Поэтому общались.
У Ростроповича он научился быть открытым всем движениям мира. У Рихтера — невероятной работоспособности и одержимости: «Этот человек всегда ставил перед собой невозможные задачи. Его девиз — преодоление самого себя. Он был невероятным тружеником. До бесконечности оттачивал мастерство. Мог заниматься по 12 часов в сутки».
Тот факт, что Башмет оказался первым музыкантом, для которого открыли шкаф Моцарта в Зальцбурге и дали альт композитора, к которому 200 лет никто не прикасался, — лишь продолжение и признание его высокого полета.
Полет свободный, но предопределенный
Его полет сейчас свободен, поскольку он волен выбирать города и страны на свое усмотрение. И играть там произведения, написанные лучшими композиторами современности специально для него. Но он знает, что несет свой крест, ибо путь его в этом мире предопределен и предназначен. Уверен, что случайных встреч на свете не бывает, и поэтому обязан быть достойным преемником своих великих учителей.
Собственную задачу Башмет сейчас видит в том, чтобы убедить всех, что за классической музыкой — будущее. Он пошел в шоумены, стал вести авторские телепрограммы не для «торговли лицом», оно и так достаточно известно. А для того чтобы сказать: «Парадокс заключается в том, что будущее есть только у классической музыки в ее первозданном виде. Классика должна стать своего рода религией, которая станет обращать людей в свою веру — спокойно, мудро и неназойливо. В этом ее нынешнее предназначение».
Юрий Башмет любит рассуждать о музыкальном мышлении, поскольку ему нравится думать. И в этом смысле он все-таки скорее альтист думающий. Но мысли его пребывают в состоянии «полетности». С ним можно говорить о многом — не только о музыке. И часто его суждения, как аргументы, не требуют доказательств.
Аргумент первый. У каждого поколения есть стены, которые надо пробивать
«&»: Юрий Абрамович, трудно ли быть первым или, наоборот, легко, ведь все лавры достаются первооткрывателям?
Ю. Б.: О лаврах сначала никто и не думал — было постоянное ощущение борьбы. Но я к этому еще с юности привык, поскольку мне пришлось всеми силами проталкивать альт, доказывать, что он имеет право на большее внимание. Но борьба — это нормально. У каждого поколения есть стены, которые надо пробивать. Каждому поколению приходится что-то доказывать. Вопрос только в обретении цели и в том, какой выбор ты для себя сделал. Я же, тогда двадцатипятилетний, едва утвердивший себя альтист, решил доказать, что альт — инструмент сольный, способный собирать большие залы и доставлять удовольствие публике не хуже скрипки или фортепьяно. И за рубежом оказалось проще внедрить эту идею, чем в родной стране. В Москве пробить бюрократическую машину никак не удавалось. Но мне мой педагог когда-то сказал: «Работай честно — остальное все приложится». А дальше нужно было уже по-настоящему добиваться признания.
«&»: При таком стремительном сольном успехе зачем вам понадобилось заняться еще и дирижированием, не зная даже азов профессии, как вы сами говорили?
Ю. Б.: Да, дирижированию я учился на живых примерах, без теоретических азов. Наверное, у каждого музыканта, ставшего дирижером, есть свой ответ, объясняющий причину перехода в другое качество. Один полагает, что это шаг на новую ступень творчества, другой может сказать, что дирижеры дольше живут. Для меня дирижирование — это и необходимость, и спасение. К тому же мне нравится работать с разными составами музыкантов. Если сравнивать с автомобилями, то камерный оркестр, так же как «Порше», реагирует быстро. А первоклассный симфонический оркестр подобен «Роллс-ройсу»: он не может быстро развернуться, но ездить на нем потрясающе приятно. Так что в деле дирижера я ловлю еще и эту особую пряность.
Аргумент второй. Только мощная идея может повести за собой
«&»: Необходимо ли проявлять власть и волю, чтобы управлять таким сложным организмом, как оркестр, тем более, что вы руководите сразу двумя?
Ю. Б.: Когда я вынужден проявить власть и волю, то вспоминаю, как этим пользовалась моя мама — она была очень мудрым и талантливым президентом нашей семьи. Каждый, кто имеет власть, мечтает, чтобы его любили. Секрет прост: подвластный тебе должен получить свободу выбора, даже если он не готов к самостоятельному решению. Поэтому власть в моем случае — только любовь. Я могу сказать, что люблю каждого в ансамбле. Мы никогда не говорим между собой громких слов о счастье совместного музицирования. Но есть внутри нас счастливое ощущение факта рождения совместной творческой идеи и цели. Я уверен, что должна быть мощная музыкальная сверхидея. И тот дирижер велик, которому удается отдельных музыкантов объединить в единое целое. Конечно, проще управлять, если держишь дистанцию с музыкантами. У меня эта дистанция не очень выдерживается. Нужно быть сильным человеком, чтобы не нуждаться в опоре, не зависеть от окружающих. Иными словами, дирижеру надо обладать харизмой и для своих оркестрантов, и для слушателей, чтобы вести за собой, ничуть не сомневаясь, что за тобой пойдут.
Для меня же высший смысл отношений в оркестре возникает тогда, когда я не стесняюсь оголить свою душу на сцене. Поэтому цель нашего творчества — любовь. А вдохновение на сцене равно предчувствию любви. И нельзя забывать того, что мои музыканты — выпускники лучшей в мире школы, Московской консерватории. Все они талантливы и прекрасно обучены. Они дали мне молодость. Я, думаю, дал им успех. Они поняли, что такое радость творчества, да еще подкрепленная восторгами публики.
«&»: Как сейчас решаете конфликтные моменты в команде, ведь у вас был печальный опыт, когда коллектив остался на Западе, а вы отказались от оркестра?
Ю. Б.: Тогда я получил горький урок. Через полгода работы во Франции оркестр стал уже не моим, и новый жизненный уклад, ориентированный прежде всего на получение материальных благ, оказался для них превыше всего. А я-то думал, что для музыканта самый важный критерий — выступление в самых лучших залах мира. Я был просто потрясен. Может, в этом есть какая-то житейская мудрость, но мне она недоступна. Мне непонятно, откуда тогда возьмется полет на сцене и какой будет градус импровизации? Кончилось тем, что оркестр остался за границей, а я остался без оркестра. Но сейчас этого оркестра уже нет — он очень скоро распался.
Тогда я дал себе слово, что никакого оркестра больше создавать не буду, никакую ответственность перед другими людьми брать на себя не стану. А когда создал новых «Солистов Москвы», то обезопасил себя от конфликтных ситуаций тем, что стал подходить к людям с других позиций. Для меня человеческая порядочность стала стоить дороже, чем профессионализм. И если что-то возникает, то плохого человека я сразу, не задумываясь, выгоню, будь даже он отличный музыкант. А честного, благородного, пусть в профессиональном смысле немного уступающего, оставлю. Лучше я научу его играть! Порядочность превыше всего. Потому что не может быть настоящего контакта на сцене без искренности, открытости и единения чувств.
Аргумент третий. Всегда полезно отращивать новые крылья
«&»: Чем выше рейтинг музыканта, тем плотнее его гастрольный график. У вас, насколько я знаю, все расписано уже на пять лет вперед. Но планирование и свободное творчество — это часто несовместимые понятия. Как удается достичь гармонии?
Ю. Б.: Без четкого планирования невозможна жизнь профессионального артиста. Конечно, я испытываю определенный дискомфорт, поскольку эта система противоречит, по сути, самой природе исполнительского творчества. Невозможно запланировать все свои творческие интересы, которые появляются спонтанно. Но надо брать пример с великих. Я вспоминаю, как в таких случаях поступал Святослав Рихтер. Он старался не планировать программы своих концертов намного заранее. И в Европе мог заехать в город, где его и не ждали, чтобы исполнить там то, что ему тогда захотелось сыграть. Это идеальная и неправдоподобная ситуация для артиста. И надо быть великим Рихтером, чтобы иметь право позволять себе такие творческие прихоти.
«&»: Вы часто говорите о таком критерии как музыкальное мышление и ставите его гораздо выше ремесла и таланта. Значит, и в музыке человек недумающий победить не сможет. Или вы имели в виду что-то другое?
Ю. Б.: Есть фанаты, которые живут только музыкой. Меня тоже можно назвать таким. Но все-таки для дела лучше, когда твой кругозор, сфера деятельности шире, чтобы было откуда черпать новые силы, ощущения, отращивать новые крылья. Это всегда полезно. А с другой стороны, музыкальному мышлению надо учиться. Именно вкусу аристократического исполнителя, а не плебея. Меня этому научили. Краски звука ребенок должен услышать внутри себя сам. Для этого надо уметь удивляться и смотреть по сторонам. Надо понимать, что музыка и музыкальное мышление — это тот коридор, который дарит космические откровения, которые способствуют озарениям и успеху.
К сожалению, современный человек просто не задумывается об эффективности музыки. Если представить себе иерархию внутренней жизни человека, то по степени интимности, тонкости, осознания своего предназначения на самой вершине находится Бог, религия. А сразу за ним идет классическая музыка. Чуть ниже — джаз, рок и т. д. Получается, что классическая музыка наиболее приближена к божественному, она наиболее человечная и наиболее непознанная. Моя задача лишь в том, чтобы слушатель это понял.
Аргумент четвертый. Душа должна трудиться постоянно
«&»: В любом успехе есть такие понятия, как точка отсчета, высокая планка и опасная черта, когда человек уже всего достиг и ему не к чему стремиться. Вы об этом думаете?
Ю. Б.: Я думаю, что мне еще рано о таком думать… Это по поводу того, что уже не к чему стремиться. Мне кажется, если человек достигает какой-то опасной черты — некой всеобъемлющей гармонии, — ему дальше ничего не остается, как начинать где-то опять ее разрушать, чтобы снова творить и дальше фантазировать. Душа должна трудиться постоянно. Мастерство, человеческий опыт, талант и бешеный взлет популярности должны быть в полном соответствии. Тогда не будут посещать черные мысли. О высокой планке тоже забывать нельзя. Когда я искал первого лауреата премии имени Шостаковича, то выбрал Гидона Кремера. Это феноменальный виртуоз, с бешеной скоростью развивающаяся личность, человек, обладающий особенным музыкальным мышлением. Он был выбран в качестве планки, чтобы каждый следующий лауреат выбирался с оглядкой на заявленную высоту.
Плюс ко всему — амбиции еще никто не отменял. Амбиции в лучшем смысле этого слова состоят в том, чтобы достичь максимального музыкального результата. И должен сказать, что настоящий талант не даст человеку заснуть или остановиться.
«&»: Что для музыканта вашего уровня значит «быть в форме»?
Ю. Б.: Быть в форме — это полная готовность определенный день и час выйти на сцену во всеоружии. Я высоко ценю такой профессиональный и рациональный подход к делу. Но мой идеал готовности к концерту — нечто большее. Для меня очень важно, если хотя бы одна фраза прозвучала по-новому, если ты чувствуешь, что музыка рождается здесь и сейчас в твоих руках. Значит, концерт получился. Потому что любая музыка, независимо от жанра, должна создаваться на сцене, а не повторять себя, как на пластинке. Все остальное — дело техники. Самое главное — это тот автор, которого ты сейчас исполняешь. И здесь нужно уметь проявить смиренность и невероятную дерзость одновременно.
Паспорт лучшего альтиста мира
Родился в 1953 г. в Ростове-на-Дону.
Окончил Львовскую среднюю специальную музыкальную школу, Московскую консерваторию по классу альта и ассистентуру в 1978 г.
В 1972 г. приобрел альт мастера Паоло Тестере (Милан, 1758 г.), на котором играет по настоящее время.
Живет и работает в Москве.
Женат, имеет сына и дочь.
Хобби: заядлый автомобилист.