Ницше писал, что актеры гибнут от недохваленности, а настоящие люди – от недолюбленности. Если это так, то Виктор Сухоруков пережил «клиническую смерть» в обоих смыслах. Как актеру ему довелось умереть практически в начале своего творческого пути. Да и человеком, гибнущим от нехватки любви, он наверняка не раз себя ощутил. Тем не менее Сухоруков смог срастить разорванные концы актерской карьеры (прикасаться к этому стыку по прошествии многих лет доставляет ему некоторое удовольствие). Сумел он справиться и с ядами одиночества. Работает жадно, живет с наслаждением. И хотя сам говорит, что плывет по течению, все же определенных принципов дрейфа придерживается.
Как вы думаете, зачем нужно искусство? Что оно дает человеку, кроме удовольствия? И чем оно является, кроме как объектом потребления?
Знаете, искусство как объект потребления – тоже неплохо. Все равно это продукт, способ воздействия на человеческую личность. Конечно, как изобретение человечества это нужно и для украшения жизни, и для ее расшифровки. Но самое главное, против чего я в любом искусстве, – это разрушительство. Можно воздействовать, можно агитировать, можно обманывать. Но если искусство разрушительно, значит, оно вредно, опасно, значит, оно не должно быть искусством.
Евгений Гришковец, с которым мне недавно довелось пообщаться, в настоящее время открыто критикует конкретные разрушительные, на его взгляд, произведения и их авторов (Василия Сигарева, например). А вы тоже можете выступить с адресным осуждением?
Нет. Почему? А имею ли я право? Тому же Гришковцу я мог бы сказать: «А все ли ты делаешь правильно?». Гришковец сам по себе спорен. То, что он делает, – такая спорная вещь!.. Да, вы сейчас вспомнили Сигарева. Я добавлю вам. Но добавлю вам, лично, в нашем разговоре-диалоге. Это его понимание, сигаревское, он так видит мир, это в нем сидит мрак. Но это для меня мрак.
А для него – не мрак. А для него это какой-то термоядерный заряд возвышенного какого-то искусства. Он так живет – черно, хмуро. Но это, может быть, его дальтонизм, его краски жизни. Что я делаю? Я увидел одну картину, увидел вторую и сказал: «Больше смотреть его не буду. Я не принимаю Сигарева. Я не согласен». Почему? Потому что он, живущий, мне, живущему, говорит, что мы жить не должны. Потому что это не мир, а дерьмо.
У него в фильме «Волчок» есть светлый персонаж, девочка, не видавшая еще ни жизни, ни любви, ни радости. И он ее толкает под трамвай. Чтобы люди задумались! А ты задумался? Ты не только мне, ты себе не помог разобраться. Если ты даже выхода не нашел, не подсказал мне, тогда на фиг ты мне нужен? Ты не помощник мне. Ты вредитель мой. Ты мне чужд, потому что ты мне мешаешь, мешаешь освобождаться от тяжелого, мрачного, скверного! Ты мешаешь мне верить во что-то светлое и прекрасное! И тем не менее это мое мнение (субъективнейшее!). Потому что, если выйду и скажу: «Долой! Ату Сигарева!», завтра придут люди и скажут: «Ату Сухорукова!». И они будут правы.
А что-нибудь в этой «новой драме» вам вообще интересно?
Нет.
Вот есть еще Вырыпаев…
И Хлебникова могу сюда приписать, и Попогребского – режиссеров «новой волны». Почему они мне неинтересны? Потому что я им неинтересен. Вот и все. И я вам скажу: я эгоистично сегодня живу, потому что тружусь, я не беру, я отдаю. И если кому-то из «новой волны» я пригожусь, то скажу: «Да, я его принимаю». Но его конкретно.
Среди тех людей, которым долгое время было до вас дело, – режиссер Алексей Балабанов. После «Жмурок» (последняя ваша с ним работа), вы следили за его творчеством?
Нет. Нет.
То есть принцип соблюдался?
Да. Но здесь отдельная статья. Я вам тут добавлю искренне и впервые. Тут еще и ревность мешает (интервью с Виктором Сухоруковым состоялось до того, как стало известно о смерти Алексея Балабанова. – Прим. ред.). Он перестал меня снимать, и я заревновал. И мало того, что я не слежу за его творчеством только потому, что уже перестал быть интересным. А я действительно перестал быть ему интересным после «Жмурок». Может быть, он обиделся на критику… Но, думаю, он не настолько мелок, чтобы обижаться на критическую фразу с моей стороны. Я сказал, что мне «Жмурки» не понравились. Они не так смешны, как хотелось бы и как он хотел сам, как он планировал. И тем не менее, как только он перестал обращать на меня внимание – и он мне стал неинтересен. Здесь прибавилась, конечно, и ревность. А ревность зародилась от нашего сотворчества, сотрудничества.
Кто же тогда сегодня составляет круг людей искусства, к которым вы питаете взаимный интерес?
В последние три года я очень увлечен театром. Я испытываю катарсис, общаясь с публикой, играя роли. Мне повезло, я играю царя Федора Иоанновича в спектакле «Царство отца и сына», следователя Порфирия Петровича в постановке «Р.Р.Р.» по роману Достоевского «Преступление и наказание» (идут в театре им. Моссовета. – Прим. ред.). Я играю в театре на Малой Бронной главную роль в спектакле «Тартюф» Мольера. Играю Сарафанова в «Старшем сыне» по Вампилову (театральная компания «Свободная сцена». – Прим. ред.), у меня «Игроки» Гоголя в «Театральном товариществе 814» Олега Меньшикова. Что ни роль, то песня. Что ни роль, то счастье. Что ни роль, то такое богатство!.. С кем я сегодня в кинематографе? В последние годы у меня были Панфилов, Лунгин, Мельников, Говорухин – старшее поколение. А если брать вообще: «Виктор Сухоруков и…», то нет таких людей. Я сегодня плыву по течению. Будет стихия – в нее попаду. Будет штиль – буду болтаться, как дерьмо в проруби. Я сегодня плыву по течению моей судьбы. К кому причалю, к тому и причалю. Кто поманит, к тому и побегу. Но не за конфеткой-карамелькой, а именно по-серьезному…
У меня есть одно благоприобретенное, моя победа – это право выбора. Вы мне предлагайте, а я разберусь. Вот такой принцип. Хотя одновременно я могу бесплатно, бескорыстно, с увлеченностью работать просто со студентами ВГИКа. Недавно я в курсовой работе снялся у девочки (III курс ВГИКа). Она победила в Кембридже на студенческом кинофестивале короткометражных фильмов (фильм «Чиппендейл» Камилы Сафиной, получивший главный приз на фестивале Watersprite в марте 2013 г. – Прим. ред.).
Готовясь к беседе, я собрал из разных ваших интервью фразы, в которых сконцентрированы ваши жизненные принципы. Например, «Злиться не надо. Злоба портит личность, разрушает», «Предназначение существует. Мне кажется, я в этом смысле – образец». Среди них есть и такое: «Не претендуй в искусстве и любви». Можете расшифровать?
«Не претендуй» – это значит никто тебе ничего не должен. И как только ты примешь этот принцип поведения, когда ты ничего не просишь, не требуешь, не капризничаешь, тогда у тебя будет право сказать: «Не дам», «Не позволю», «Не разрешу». Не претендовать – значит не быть хапугой, жадным, не быть чужеродным человеком. А самое главное – жить по уму, по совести, по средствам, по тому, что тебе дадено, а не за счет других, не халявничать. Тут много заложено.
Есть еще три принципа: терпение, жертвенность и непредательство. Терпение – умей ждать, выносить тяготы. Не кричи, не жалуйся. Жертвенность – теряя, не жалей об этом, отдавая, не жди ничего взамен. И непредательство – как бы тебя ни обижал человек или общество, не отвечай тем же. Это не слабость, это не трусость, это не другая щека. Это достоинство, твоя сила, мудрость.
Вот и все. Это тем более становится ясно, когда ты понимаешь, что все скоротечно, все проходит. Есть гениальная поговорка, которой тысяча лет: утро вечера мудренее. Вдумайтесь, и вам будет легко.
Работает?
Работает. У меня она работает уже много лет.
Я сейчас вспоминаю Петра Мамонова, который во многих своих последних интервью выглядит уже не как музыкант и актер, а как настоящий учитель и мудрец.
Тоже от одиночества. И тоже от рока. Рока не музыкального, а жизненного. У нас у каждого был свой рок. Мы познакомились и подружились с ним в свое время на почве общих тем. Как пройти сквозь стужу и огонь и не озлобиться от ожогов и заморозков, остаться личностью, быть выдержанным? Это очень тяжело. Но зато тогда такая светлая голова у тебя, такие мысли благодарные и мудрые, и полезные.
В одиночестве все-таки есть сила?
Естественно. Можно, конечно, поговорить с кем-то, но необязательно. Поразмышляй. И вот это одиночество подразумевает созерцательность, размышление, самопознание. Самокопание!
Что-то там переплавляется в одиночестве? То, что ты не можешь вместе с кем-то переплавить?
Да. А если у одинокого человека в этой работае мысли вдруг возникает паника, тревога, сомнения, истерика, конечно, он суицидальный человек. Он слаб. Значит, у него нет ничего красивого в жизни, за что бы он мог зацепиться и удержаться.
|
Мечтатель из Орехово-Зуева Виктор Сухоруков. Российский актер театра и кино. Родился 10 ноября 1951 г. в городе Орехово-Зуеве (Московская область). После службы в армии работал на ткацкой фабрике, мечтая о профессии актера. Мечта сбылась в 1974 г. – поступил в ГИТИС. Был принят в Ленинградский театр комедии имени Н. П. Акимова, но вскоре, в 1982 г., уволен из-за привязанности к алкоголю. «Бедствовал, бродяжничал, вкалывал грузчиком, посудомойщиком, хлеборезом», – вспоминает актер. Однако ему удалось установить контроль над своей зависимостью (полностью пить бросил в конце 1990-х) и уже через несколько лет вернуться к театральной деятельности. В начале 2000-х переехал в Москву, где живет и работает (театр им. Моссовета) в настоящее время. Не женат, детей не имеет. Первая большая киноработа – фильм «Бакенбарды» (1990), где В. Сухоруков сыграл харизматичного лидера зловещего общества пушкинистов. Вскоре кинорежиссер Алексей Балабанов доверяет ему главную роль в своей дебютной полнометражной картине «Счастливые дни» (1991) по С. Беккету и после этого зовет практически в каждый свой фильм, среди которых: «Брат» (1997), «Про уродов и людей» (1998), «Брат 2» (2000). После «Жмурок» (2005) дороги Балабанова и Сухорукова навсегда расходятся. Актер успешно работал и с другими кинорежиссерами, снимаясь в таких фильмах, как «Комедия строгого режима» (1992), «Бедный, бедный Павел» (2003), «Остров» (2006) и др. |