Можно ли ответить на вопрос, заявленный еще Кантом: «Что есть человек?». Каждый спектакль Романа Виктюка — это исповедь человечества, которую он преломляет в душе конкретного человека.
Виктюк кричит на репетициях:«Ты гений!» Иактерам ничего не остается, как соответствовать – играть на грани невозможного.
Роман Виктюк в театральном мире играет по собственным эксклюзивным правилам, которые сам для себя сочинил. Он-то работает по своим правилам, а сам находится вне правил, постоянно нарушая все каноны. Поэтому заслужил репутацию театрального экстремиста, политического хулигана, откровенного скандалиста, наглого эпатажника, беспардонного пропагандиста эстетики унисекса, великого провокатора и необязательного человека. Но никто не станет отрицать, что невозможный по многим параметрам Виктюк — элитарный, модный, культовый театральный режиссер, чей яркий талант признали и оценили во всем мире. Поэтому предстоящие гастроли Театра Романа Виктюка в Киеве, несомненно, станут мощным культурным событием столицы. На этот раз Виктюк привозит пять своих лучших спектаклей, назвав программу своего театрального фестиваля «Роман с Киевом».
Внушив всем, что его творчество — это высшее искусство, Виктюк проявил чудеса ньюсмейкерства. Он раньше всех разгадал конъюнктуру будущего. Он считывает информацию, которую даже не все творческие люди в состоянии понять. В этом плане он очень прагматичный человек. Только прагматизм у него самого высшего пилотажа — художественный. Он играючи берется за вещи невозможной философской сложности, а простой, казалось бы, пустышке придает филигранные формы. Каждый спектакль Виктюка концептуально отражает не всего человека, а лишь один из его ликов, один из фундаментальных аспектов его бытия. Поэтому у него нет «отдельных» спектаклей, а есть один целостный, который в сущности он сам и воплощает со своим персональным отношением к власти, свободе, любви и вечности.
Виктюк и власть
У Романа Виктюка есть ощущение власти. Но не больше, чем нужно режиссеру. И диктатор он только во время репетиций. Поставив более 130 спектаклей, он ни в одном из них не ублажал власть. А в жизни всегда стремился убежать от этой самой власти, особенно во времена существования тоталитарной системы, используя так называемую окопную тактику: «Только я чувствовал, что должен грянуть выстрел, сразу перепрыгивал в другой «окоп», т. е. в другой театр. Иначе я не выжил бы — меня поймали бы и уничтожили. А так у моих преследователей не хватало ума бежать впереди меня, чтобы перекрыть дорогу». Дело в том, что Виктюк еще с юности воспитал в себе свои основные качества — быть уверенным в своей правоте и доводить задуманное до конца. Чтобы следовать такому категорическому императиву, нужно было жить и даже выживать в любые времена и при любой власти по личному своду законов. Следовать собственной этике — в этом весь Виктюк и его торговая марка. Он развил в себе четкое представление о том, что такое хорошо и что такое плохо. Хорошо по Виктюку это: изучать себя, любить себя, верить себе и собственной интуиции, позволять себе реализовываться безгранично, не взирая ни на какие внешние рамки. Не бояться и не просить, быть свободным от политики, денег и карьеры, не идти против себя, а быть самим собой.
«Мастер и Маргарита, или Сны Ивана Бездомного» — это отдельное самостоятельное произведение режиссера по мотивам «Мастера и Маргариты». Виктюка интересует набор знаков, символов эпохи, разгадывание ощущений Булгакова во время написания романа: «Я пытался представить, как писалось Булгакову в атмосфере жутких стен, оклеенных страшнейшими, чудовищными рецензиями. Он же созерцал это с утра до ночи!». И собственное ощущение от Москвы, в которой он тоже, как и Мастер, и задыхался, и умирал, и метался. Говорят, что этим спектаклем Виктюк решил рассчитаться с властью. Потому главный лозунг Воланда звучит так: «Никто не забыт, ничто не забыто». Следуя эстетике Булгакова о близости трех структур (сна, смерти и искусства), он смело лишил Воланда его свиты — в спектакле нет ни кота Бегемота, ни Фагота-Коровьева. Есть сон поэта Ивана Бездомного, приснившийся ему в сумасшедшем доме. Главные герои здесь — отрезанная голова Берлиоза, которую носят в авоське, посеребренные и позолоченные головы Ленина-Сталина из папье-маше, танцующие на балу Воланда. Кумачовые полотнища, документальные записи выступлений пролетариата, советские песни и речь товарища Сталина в финале. Такой себе «Мастер и Маргарита» постсоветского пространства и советского менталитета не только
Виктюка, но и зрителей.
По иронии судьбы Виктюк, постоянно убегающий от власти, в Москве получил квартиру, в которой до этого жил сын Сталина, в кэгэбешном доме. И, как ни странно, обрел там свободу.
Виктюк и свобода
«Нужна титаническая борьба с самим собой. И тогда у тебя, возможно, что-нибудь получится»
Роман Виктюк изумительно свободный человек и ставит свободные спектакли о свободных людях. Двенадцать лет назад во Флоренции Виктюк пообещал смертельно больному Нурееву, что однажды поставит о нем спектакль. Он свое обещание недавно выполнил. «Нездешний сад. Рудольф Нуреев» — самая серьезная работа режиссера за последнее время, в которой он провоцирует зрителя на активный мыслительный процесс. Неоднозначная судьба гениального танцовщика давно привлекала и восхищала Виктюка. От колыбели до могилы Нуреев нес свой крест — стремление быть первым. Бог угораздил его родиться в России с душой и талантом. Однако мир балета, не имеющий границ, везде жесток. И пока в Союзе проклинали предателя родины, на Западе морщили нос: «Он русский, это многое объясняет…». Но он был татарином, что объясняет еще больше. Неистовая жизнь и яростное противоборство со смертью. На наших глазах Нуреев одолевает лестницу в небо, а она, зеркально опрокинувшись, тянет его к земле. Трагизм Чайковского, ноющая боль Адана, тяжелый молот Прокофьева, праздничный блеск Минкуса — в спектакле присутствует не только вся эта музыка (великолепное музыкальное оформление Романа Виктюка), но и все эти настроения. Нуреев был счастлив, как никто, и, как никто, несчастлив. Такова плата за успех. В роли Рудольфа Нуреева блистает Дмитрий Бозин, в чертах которого есть азиатская скуластость, раскосость, одержимость. Что касается культуры актерского тела, то в театре Виктюка она поставлена на поистине недосягаемую высоту. Бозин, весь слепленный из мышц и сухожилий, выглядит потрясающе. Он породист, крепок и сух, словно ахалтекинец.
«Мне нужны люди светлые, которые выходят на сцену ради самореализации, а не ради заработка или карьеры»
Нуреев здесь предстает красивым языческим богом, который желанен всеми. Ну и, конечно, главный мотив спектакля — любовь. Любовь к жизни, свободе, музыке и танцу. Потому что, по мнению маэстро, «только при помощи любви и только благодаря любви человек может состояться. И артист — тоже. Другого средства воздействия и одухотворения, чтобы человек ощутил крылья за спиной и поверил, что он может летать, нет».
Виктюк и любовь
Очень давно, но уже в осознанном возрасте, Роман Виктюк избрал для своего творческого пути правило честно и красиво говорить о любви в бесконечных ее проявлениях. У него, в принципе, нет спектаклей о чем-нибудь другом. Все его постановки наполнены чувственностью. Его называют самым сексуальным режиссером. Он противоречит: «Любовь и секс — две разные ипостаси. Сексом искусство заниматься не должно. Сегодня нет проблемы секса — он доступен и безопасен. Сегодня есть проблема любви. Вернее, отсутствия любви и потребности в ней. Когда человеку никто не нужен, он нужен только сам себе — это страшно». Угадав веяние времени, где любовь становится исчезающим явлением, а человек человеку — прохожим, Виктюк изобрел свою «таблетку любви» (вместо экстази). И всех на нее посадил. То, что людям нужны пилюли для того, чтобы любить, он посчитал метафорой нашей жизни. Поэтому актеры у него на сцене умирают от недолюбленности, а зрители приходят на его спектакли восполнить эту недолюбленность в их реальной жизни. Публика в финале аплодирует даже не актерам, а себе — за то, что в ней еще есть потребность в любви, которую она вдруг в себе открыла. Театр исцеляет — это то, к чему Виктюк всегда стремится. Любовь для него — воспоминание об утраченном рае, которое он воссоздает благодаря сексуально-энергетическому взаимообмену между сценой и залом.
Свою неординарность надо отстаивать. Это требует ежедневного мужества.
В программе театрального фестиваля есть два спектакля, напрямую посвященные любви, — комедия положений по-французски «Мою жену зовут Морис» и философски-эпатажная вещь «Давай займемся сексом». В комедии положений разыгрываются непритязательные вариации на тему «В джазе только девушки» или «Тутси» с переодеванием мужчины в женщину. Квартет, состоящий из мужа, жены, любовницы и мужа любовницы, выясняет между собой отношения. Случайного парня по имени Морис (Дмитрий Бозин) из благотворительного общества «Братская помощь» муж переодевает в женское платье и выдает его за свою жену, чтобы разъяренная любовница не встретилась с женой настоящей. Смеются здесь над тем, как все больше запутываются отношения персонажей. Но за этим смехом скрывается не очень веселая мысль о том, что играют-то не от хорошей жизни. От одиночества играют. А эта тема для Виктюка куда более существенна, чем пресловутое исполнение мужчинами женских ролей.
«Давай займемся сексом!» — крик одиночества, настоящий моноспектакль о неприкаянности и бездомности души. В самой фразе важна гласность. Секс может обходиться и без разговоров, но человеческая свобода начинается с разговора о сексе. Главная мысль спектакля — мотив сексуальных комплексов, которые оказываются комплексами социальными. Режиссер снова заявляет о неблагополучном состоянии социума, поскольку общество, где люди не могут наладить свою личную жизнь, по определению нельзя назвать здоровым. И снова можно убедиться, что никто, кроме Виктюка, не занимается на сцене философией любви и секса, которая на самом деле есть не что иное, как философия свободы. А свобода относится к категории вечности.
Виктюк и вечность
Роман Виктюк уверен, что в вечности ставят памятники не тем, кого любили, а тем, кто любил: «Любовь побеждает все равно. По своим энергетическим качествам она тоньше, чем тонкие слои второй реальности. Любовь способна не только пробивать все слои земного шара, но и приобщать. Недаром говорят, что встреча двоих освещается искрой, приходящей из той самой второй реальности. Из вечности. Мы можем с этим соглашаться или нет, но и Бог, и вторая реальность, и Вечность — все это существует. Забывать об этом просто грешно».
«Саломея. Странные игры Оскара Уайльда», поставленный восемь лет назад, — самый культовый спектакль Театра Романа Виктюка — его визитка, его лейбл. Здесь поднимается тема, озвученная еще Оскаром Уайльдом: «Теперь мне кажется, что только любовь, какова бы она ни была, может объяснить тот неимоверный избыток страдания, которым переполнен мир». Спектакль держится на мысли, что в этом мире, где правит Зло, ненависти настолько много, что только большое любвеобильное сердце, заполняющее собой весь человеческий организм, способно заставить Ненависть отступить. Сердце Уайльда это доказало. А сам он пострадал — обвинение, тюрьма, нищета и бесчестие. И страх перед невыносимостью жизни — еще одна тема, поднимаемая Виктюком. Если бы в спектакле не было танца Саломеи, такого танца, который разверзается перед нами во всем своем бесчинстве и ужасе, то можно было бы сказать, что концепция спектакля такова: страх, запечатленный в душе каждого из нас, заставляет человека играть, носить лживые маски, держать позу. Но танец Саломеи не оставляет никакого шанса для такого лаконичного анализа. Этот танец действительно способен привести нас в ужас, причем не в ужас как сильнейшую форму страха, когда мы еще по определению готовы защищаться, а в Ужас, который вселяет великую растерянность, подобную полному параличу. Преодоление этой великой растерянности и есть та высшая точка человеческого бытия, к которой относит нас концепция «Саломеи» Романа Виктюка. Поднимая такие вечные категории, режиссер совершает невозможное.
Виктюк и возможность невозможного
Вставить Виктюка в одну формулировку невозможно — он абсолютно непредсказуем. Его даже нельзя назвать кометой, поскольку проследить траекторию его полета невозможно. «Окопная тактика», которая раньше помогала ему выжить, теперь помогает ему успевать в своей жизни делать невозможное. Например, ставить в разных городах и странах по 6-7 премьер в год. Он легок на подъем, переезды его не пугают. Театр гастролирует 6 месяцев в году по США, Канаде и Европе. Он продолжает убегать, чтобы успеть, умеет одновременно находиться в нескольких местах. Пиджак Виктюка может висеть на стуле в одном театре, а он уже репетирует в другом, и даже в другом городе. Невозможный, неспокойный, неудобный, непредсказуемый Виктюк, неистово кричащий на репетициях своим актерам: «Ты — гений!». И им ничего не остается, как соответствовать и играть на пределе сил, на грани невозможного.
«Жизнь – это бесконечный труд, который служит твоему успеху, а вкус успеха дороже всего на свете»
Виктюк всегда стремился к невозможному. Можно сделать вывод, что у него это получилось. Ему удалось сделать из самого неприбыльного занятия на свете, чем является театр, вполне прибыльное, самоокупаемое, коммерчески успешное предприятие, чем сейчас является московский Театр Романа Виктюка. Когда-то его спектакли постоянно закрывали, его самого увольняли. Поэтому и сейчас он каждый спектакль ставит как последний, словно на грани гибели. У Виктюка всегда аншлаги. Как бренд он признан во всем мире. Собственно, его история — это полеты во сне и наяву, где, оказывается, можно и себе быть верным, и высокую духовность нести в массы, и деньги приличные зарабатывать, не лишая себя права выбора. Но не все так просто. Свою неординарность надо отстаивать. Это требует ежедневного мужества. Или для этого просто надо быть Романом Виктюком. Как говорит сам мэтр, «Для этого нужна титаническая борьба с самим собой. Борьба за то, чтобы твой организм был не зашлакованным ни политикой, ни деньгами, ни славой, ни успехом, ни наградами. Если корабль со всех сторон облепят ракушки, он останавливается и дальше плыть не может. Ты должен существовать так, чтобы быть прозрачным. Тогда ты будешь слышать фибры мира, а не отвлекаться по пустякам. И тогда у тебя, вероятно, что-нибудь получится».
Виктюк привычно следует правилу, гласящему: «Гения может понять только гений». Нескромно, зато смело. Не все поймут, ну и пусть. Он, кстати, на свои спектакли зовет не всех, а только избранных — людей тонких, способных сопереживать. Но постоянные аншлаги говорят о том, что число этих избранных стремительно увеличивается. Вывод: Роман Виктюк непосредственно вносит свой немалый вклад в «очеловечивание» человечества, которое, несмотря на все страхи, кошмары и прочие сложности нашего сегодняшнего мира, не откажется любить: «В любви есть что-то аристократическое и творческое, с любовью нельзя устроиться в «нашем мире», она не подлежит никакому упорядочению. Любовь лежит в каком-то ином плане бытия, вовсе не в том, в котором живет и устраивается род человеческий. Любовь приобщает к космической мировой иерархии. В любви — подлинное предназначение и призвание каждого человека, и только в ней».