Победить можно только в ожидании чуда

Философы всегда имели право не мыслить тривиально. Но уважали право каждого не соглашаться с ними, если это противоречит вашим нравственным принципам. Именно культурный уровень определяет разницу между эпохами и обеспечивает благородство при решении очень трудных социальных проблем.

Украинский философ с мировым именем — Мирослав Попович — всегда ощущал себя внутренне свободным человеком и следовал собственным правилам: в жизни лучше быть оптимистом, в науке — уметь видеть проблему и постоянно ожидать чуда, а в политике главное — не поступаться нравственными принципами. «И тогда у вас есть шанс на протяжении всей жизни и в самых разных сферах деятельности сохранить свое человеческое достоинство, что дорогого стоит», — резюмирует академик.

Мотив 1. Желание лучше понять мир
Мирослав Попович решил стать философом, потому что хотел лучше понять, что происходит на свете. Эта мотивация не позволила ему застрять в глухом селе, где он оказался после окончания университета, хоть и с благородной миссией в качестве директора сельской школы.

Мотив 2. Хорошее образование всегда выгодно
Во время войны, еще будучи ребенком, он осознал ценность образования, что впоследствии определило его ученую карьеру. «Когда Изяславль заняли немцы, у меня не было ощущения, что к нам пришла незнакомая Европа. Потому что с немцами в те годы я уже разговаривал по-немецки. Уже тогда я понимал: чтобы разобраться в безумно сложном мире, окружающем меня, необходимо хорошее образование. Иными словами, нужно учиться. А учусь я всю жизнь, даже сегодня, когда мне далеко за 70».
Попович видит будущее страны в просвещении. И на вопрос, почему же молодежь идет на такие материально непристижные факультеты, как философский, культурологический, искусствоведческий, отвечает: «Потому что желают получить хорошее образование. И намечается тенденция, что это будет выгодно».

Мотив 3. Легкость на подъем, профессионализм и компетентность — и весь мир у тебя в кармане
Милослав Попович всегда и довольно смело пользовался «правом каждого не мыслить тривиально». Его нестандартный подход к трактовке событий, явлений, исторических и политических фигур для многих непривычен, но этим и привлекателен. Профессионализм и компетентность в своей области, энциклопедические знания, отсутствие языкового барьера (владеет основными европейскими языками), общительность и легкость на подъем помогли ему стать ученым с мировым именем. Можно даже сказать, что на Западе его знают больше, чем у нас. Как эксперт и консультант он нарасхват среди весомых западных СМИ, часто читает лекции по приглашению университетов Польши, Швейцарии, Франции и США. Пишет книги, которые получают большие национальные премии. И несет нелегкий административный груз в качестве директора Института философии. Он прекрасно понимает, что произошла переоценка ценностей: «Наше общество не нуждается в гуманитариях. Между прочим, безработные гуманитарии — это весьма чревато последствиями для того же общества. Студенческое движение 1968 года во Франции подняли именно гуманитарии». Его настойчиво приглашали на постоянную работу в МГУ и Новосибирский академгородок, не говоря уже о западных предложениях. Но он всегда отказывался — не может бросить родину.

Мотив 4. Главное — работа и уважение
Мирослав Попович никогда не был философом, живущим в «башне из слоновой кости». Будучи в советское время членом КПСС, определял себя как «внутренний диссидент»: «Классический путь, ведущий к «самосожжению», я отвергал принципиально, считая его бесполезным и отдавая предпочтение постоянной, терпеливой работе, направленной на создание структур, которые со временем могли бы противостоять тоталитарному режиму».

Как убежденный атеист, всегда был против наглой атеистической пропаганды: «Нельзя уничтожать веру. Очень многим людям она сейчас помогает выжить».



“Я по жизни – большой оптимист. И пошел на телевидения ведущим кулинарной программы именно для того чтобы поднять настроение людей, помочь им выйти из депрессии”

Стоял у истоков Руха, но не считал себя националистом. По этой причине ушел в свое время из большой политики: «У Руха в его начальном периоде отмечался довольно высокий рейтинг. Тогда речь шла прежде всего о демократическом устройстве Украины, о социальной защите. И меня это привлекало. Со временем движение начало обретать более национальную направленность. Мне стало неинтересно. Я никогда не был националистом и не рассматривал украинское национально-освободительное движение как самоцель. Может быть, и можно провозгласить главную нацию многонационального государства самой лучшей и назвать это национальной идеей. Но жить в таком государстве я бы не хотел. Национализм несовместим с европейским образом жизни».

Когда была ситуация, что все граждане Украины проявили солидарность в борьбе за справедливость и демократию, Мирослав Попович с радостью отмечал, что давно не видел такого вдохновения на лицах людей, вынесших на улицы «оранжевую революцию». Активность движения и психологическое напряжение были тогда настолько высоки, что соседние страны боялись (а некоторые радовались), что революция перекинется на их территорию. На что Попович с философским спокойствием заметил: «Мне лично абсолютно все равно, будут мою Украину бояться соседи или не будут. Лучше бы ее никто не боялся, но все уважали».

1. Люди искали такого лидера, которому можно доверять, и они его нашли

«&»: Мирослав Владимирович, каково, на ваш взгляд, было место и роль украинских интеллектуалов во время «оранжевой революции»? Могли ли они влиять на ход событий?
М. П.: Что касается событий, происходивших на Майдане, то нас это обсуждать не приглашали. Я сам пришел на «5 канал», чтобы их поддержать, когда они голодали. Хотя, надо сказать, что интеллигенция свою неявную роль в этих событиях сыграла. Например, когда меня пригласил Пиховшек в свою программу, я его послал… интеллигентно. Сказал, что там, где он, меня не будет. Хотя он — мой студент, я его хорошо знаю, мы с ним раньше беседовали в одной из передач. Вот, может быть, таким путем профессиональные интеллигенты, не общаясь с непопулярными, скажем так, провластными комментаторами, влияют на события. Вообще-то интеллигенция свой протест всегда проявляла через диссидентство, например в 1960-80 годах. И диссидентство всегда было не политическим, а, если можно так выразиться, моральным движением, нравственным процессом. Большой редкостью можно назвать пример Украины, когда некоторые диссиденты стали политиками, как Чорновил. Невозможно было представить себе Сахарова или Солженицина в политической грызне в кремлевских кабинетах. Протест можно выражать и молчанием. Я, правда, не молчу — за все три недели противостояния дал больше тридцати интервью французам, полякам, немцам и журналистам других стран.

«&»: Известно, что политические лидеры, которые двигают мировую историю, обычно опасны для общества. Но они, несомненно, обладают харизмой, интеллектом. Можно ли говорить, что Ющенко как лидер обладает харизмой?
М. П.: В европейской истории все крупные политические лидеры были людьми большого сердца. Они могли быть, простите за резкость, идиотами, совершать преступные вещи, но у них всегда были навязчивые идеи облагородить человечество, приведя его к свободе, равенству и братству. Такие люди, конечно, могут быть опасными для общества, но именно они двигали мировую историю и были эпицентром всех политических коллизий.


“Настоящая политика не делается на административных хитростях – она делается на страстях человеческих, сли хотите на человеческой любви”

В лозунге «Ющенко!!!» была концентрация наших чувств сопротивления бессовестному режиму. Личные качества Ющенко играли в этом движении последнюю роль. Я бы сказал, что люди искали такого лидера, которому можно доверять. Они его нашли. Он — плод движения, а не наоборот. У него есть мощный интеллект и есть нечто большее — порядочность, что видно невооруженным взглядом. Юлия Тимошенко не годилась для такой роли. Она слишком «деловая». Я уже не говорю о том, что она вышла все-таки из бизнеса. А тут пришел бухгалтер. Вообще странно. Единственный бухгалтер, который сыграл крупную роль в истории Украины, — это Петлюра. Там была другая история: он претендовал на диктатуру. Ющенко же не претендует на диктатуру — он согласен отдать сверхчеловеческие полномочия Президента, если только удастся наладить демократические процессы в стране. В принципе, того, что он сейчас предлагает, люди хотели и без него. Но он сумел встать в центре движения, и, слава богу! Ющенко — человек, абсолютно точно мотивированный на то, что сейчас нужно обществу. В демократическом государстве политик должен сохранять доверие народа. Это является определенной гарантией того, что режим не приобретет авторитарный характер. Если теряешь доверие, то уже не сможешь сделать никакие преобразования, потому что все усилия пойдут на сохранение власти. Что сейчас и происходит в противоположном лагере.

2. Большая политика делается на страстях человеческих

«&»: Вы как-то сказали, что «настоящая политика делается на человеческих страстях, на человеческой любви, а не на административных хитростях». Мы все наблюдали эти страсти человеческие на Крещатике. Вы это имели в виду?
М. П.: Я никогда не предполагал, что страсти человеческие в Украине будут столь сильны, что выйдет миллион человек на площадь. Я даже каюсь, что переоценивал прагматизм и расчетливость нашего народа. Но тогда я имел в виду, что большие политические платформы должны вдохновляться страстями. Почему у нас платформы всех партий неразличимы? Партии строятся, как банки: займем отовсюду немного идеологии, слепим структуру, будем руководить… Не получается! Лопаются такие банки. В моем понимании настоящий политик — это человек, имеющий идею, за которую он готов положить голову на плаху. Если у него такой внутренней готовности нет, он будет бухгалтером в худшем смысле этого слова. Ющенко — человек глубоко романтичный и вдохновенный. Тут ничего не скажешь: он готов за идею пойти на все.

Фактически мы видим сейчас крушение постсоветской политической системы, когда политические партии формировались и распадались в парламентском буфете. И параллельно наблюдаем создание такой системы, где крупные большие идеи уже являются вдохновителем политических группировок. Это действительно большие страсти. Мне кажется, что именно в политической культуре нам не хватает европейскости. Ведь совершенно понятно: жизнь без принципов не строится. И даже если идет игра в принципы, то побеждает тот, кто лучше играет. Система построения всего по территориальным кланам или по корыстным отраслевым интересам в конце концов разваливается  — это ясно даже детям, изучающим в школе средневековье.

«&»: Есть мнение, что Украина — мелкобуржуазная страна, так как в каждом отдельном человеке живет стремление к личному развитию и преуспеванию. В этом смысле Украина совершенно отлична от России, и в этом суть другой ментальности украинцев. Как вы считаете, может, именно потому российская пропаганда здесь не сработала?
М. П.: Да, с этим можно согласиться. И не русские в том виноваты с какой-то своей загадочной русской душой. А просто-напросто они никогда не имели своего клочка земли. Так сложилось исторически, что они были крепостными. Ведь Украина крепостное право знала только от Екатерины до Александра II. До этого у нас была польская система. Польские помещики тоже были не сахар. Но начиная с XVI века, жизнь крепостного крестьянина охранялась законом так же, как и жизнь шляхтича. Украинский мужик знал, что такое свобода и законодательное право. Другое дело, что не мог все это реализовать. Потому внутренняя неудовлетворенность своим рабским положением у украинцев была всегда. Однако при этом она реализовывалась в каких-то мечтаниях о своем казацком статусе. С такой поправкой я бы принял тезис, что Украина — страна мелкобуржуазная. Тогда до какой-то поры народ все перетерпит, потому что у него есть свой кусочек огорода, свое хозяйство, свой кабанчик, и он будет выходить из положения, как бы ни было трудно, чтобы выжить.

Однажды терпение может лопнуть. И мы видели, как оно лопнуло. Но — удивительная вещь! Ведь люди вышли на улицу не потому, что они голодные! Первым вышел Киев, а Киев живет значительно лучше, чем другие областные города. И Западная Украина живет значительно лучше, чем Восточная, потому что там все мужики или в Тюмени, или в Европе что-то зарабатывают. Думаю, лопнуло терпение чисто нравственно-политическое. Все вдруг себя почувствовали казаками. И, честно признаюсь, я никогда не ожидал, что буду свидетелем такого эпизода.

«&»: Как вы полагаете, молодежь сильно изменилась за последние 10-15 лет, ведь на Майдане в основном стояли студенты и молодое поколение?
М. П.: Я помню Рух, помню, что было 13-14 лет назад, когда люди заняли территорию Крещатика. На Майдане было 5 тысяч — максимум. И это был самый головокружительный митинг руховских времен. Но самое главное — тогда там не было молодежи. А здесь — все молодые! Да, это было неожиданно. Молодежь очень сильно изменилась. Я считаю, что произошло накопление чувства собственного достоинства, которого никто не заметил. И это явилось самой главной пружиной событий.

У меня книжка в издательстве лежала под названием «Кровавое столетие». Она заканчивалась словами о том, что вообще мы сейчас напоминаем лес после пожара. Обгоревшие верхушки, и самое страшное, что подлесок сгорел. Если бы книга сейчас вышла с таким финалом, мне было бы стыдно. Потому что подлесок не сгорел. Поэтому я финал поменял, так как из этого обгоревшего подлеска вырос настоящий взрослый лес. И он шумит.

Почему люди там стояли? Они же стояли не за Ющенко лично, а для победы того, что решил Верховный Суд. Они не столько боролись против Януковича, сколько за торжество в стране правовых и нравственных норм.
Демократия есть там, где мы с вами, простые люди, можем отстоять свои права. Если вас обидели, вы можете добиться через суд, чтобы истина восторжествовала. Ведь у нас этого никогда не было. Если все будет развиваться так, что у человека чувство его собственного достоинства не будет подавлено, значит, мы будем жить в счастливой стране.

3. Лучшая формула успеха — поменьше думать об успехе

«&»: Что значит в науке сегодня сделать себе имя? Какими качествами человеку надо обладать для этого или какие в себе воспитать?
М. П.: Единственное, что требуется, это — уметь видеть проблему. У меня есть знакомые научные работники, много пишущие и печатающиеся — и тут, и за рубежом, а вот имени у них нет. Почему? А потому что они не чувствуют, в чем проблема. Каждый человек, имеющий отношение к науке, должен испытывать ощущение тайны, ожидание чуда. Это как вроде идешь по улице, заворачиваешь за угол и знаешь, что там будет то же самое, что и на этой улице. Вот если человек так себя чувствует в науке, он никогда ничего не откроет. Он должен знать, что за каждым углом его ожидает тайна и что там все не так, как здесь. А как там — это уже надо соображать. Если такого обостренного ожидания чего-то необычного нет, то людям в науке бывает очень трудно. Победить можно только в ожидании чуда.

«&»: А есть ли у вас ваша личная формула успеха?
М. П.: Наверное, самая лучшая формула успеха — это поменьше думать об успехе, о дивидендах, на которые ты можешь рассчитывать. Может быть, здесь сказались особенности того времени, в котором мы жили. Никто из нас, «шестидесятников», не ждал наград от государства, никто не ждал, что его куда-нибудь изберут и так далее. Мы все жили в обществе, где лавры доставались абсолютно незаслуженно. Особенно в искусстве и гуманитарной сфере. И у нас воспиталось желание прожить без этого. Конечно, все люди честолюбивы, всем хочется, чтобы их заметили, чтобы они пользовались авторитетом. Для нас было важно добиться признания прежде всего в среде людей, которых мы уважали. И это невыразимым образом нам облегчало жизнь. Я получил свои академические звания уже тогда, когда в них совершенно не нуждался.

4. Право каждого — не мыслить тривиально

«&»: Вам часто приходилось преодолевать преграды, трудности в вашей жизни, чтобы чего-то добиться?
М. П.: Самое трудное было в том, что мы получили образование, которое нам не позволяло заниматься профессиональной деятельностью на нужном уровне. Приходилось самому учиться. Все то, что я знаю, я выучил после университета и вне университета. Было довольно тяжело — учить самому высшую математику. Я сознательно выбрал такие полярные области, как философия и математика. Зато мне стало легче видеть в жизни разные коллизии, ибо все преломляется в абстрактных сферах. Оно позволяет осмыслить жизнь не только с точки зрения того, как внедряется новая техника. Когда ты это знаешь, то видишь нашу жизнь совсем по-другому. Например, для многих людей 1917 год — год, когда произошла Великая Октябрьская социалистическая революция. А для других людей — это год, когда были опубликованы результаты Общей теории относительности Эйнштейна. И что важнее — неизвестно. В конце концов, право каждого — не мыслить тривиально. Но право каждого — и не соглашаться с таким мышлением, если речь идет о конкретном факте или событии.

«&»: Можно услышать вывод в двух словах о том, куда же движется человечество с философской точки зрения?
М. П.: С одной стороны, человечество даже за время, которое я прожил, стало значительно возвышенней и интересней. Сегодня господствует гуманистическое мировоззрение. С другой — конечно, печально осознавать, что основные пороки человечества остались те же. И мы все так же мечтаем вырваться из-под власти денег, повседневных мерзостей, в которых барахтаемся. Поколениям еще много придется сделать для того, чтобы очистить жизнь от международного терроризма и межцивилизационных конфликтов, угрожающих нам. Тем не менее человек, безусловно, стал лучше. Думаю, один из выходов заключается в просвещении, хоть это и не модно. Но не только просвещение в том смысле, что люди начали решать задачки с тремя неизвестными. Это — просвещение в некотором нравственном смысле. В конце концов именно культурный уровень определяет разницу между эпохами и обеспечивает некое благородство при решении весьма трудных социальных проблем. Я так считаю — то обстоятельство, что у нас молодежь сейчас гораздо выше в общеобразовательном, общекультурном и нравственном смысле, очень сглаживает конфликты. Потому что если идет война, гражданская или этническая, то интеллектуальная верхушка нации довольно быстро затаптывается в грязь и кровь. И наверх выходят малоинтеллектуальные субъекты. Тогда уже страшны последствия таких конфликтов не столько в том, что гибнут люди, сколько в том, что затаптывается все лучшее, что у нас есть. Наверху общества оказываются подонки или примитивы с двумя извилинами. Уверен, что у нас есть шанс этого избежать. Потому что мы не имеем права плюнуть на все. Даже те, кто во многом разуверился. Все равно все политические вопросы мы обречены решать только вместе с нравственными.